(фото Steven Meisel -Vogue Italia July 2005)
По роду своей деятельности я постоянно нахожусь в поиске всего самого изысканного и элитного в Париже. А, как известно, лучших специалистов можно найти не в глянцевом журнале, а используя старинный метод – «сарафанное радио», ведь настоящим специалистам не нужно ни рекламы, ни длиннейших очередей клиентов. Все самые «известные» давно и прочно работают в СНГ, «творят чудеса», а мы в светской хронике наблюдаем за полетом их скальпеля: скроенные, как по трафарету, лица, пухлые губы, выступающие скулы, и дополнительный бонус ко всей этой красоте – грудь 5-го размера. Одним словом, все прелести пластической хирургии десятилетней давности. Разумеется, все больше и больше женщин начинают осознавать весь ужас случившегося, но исправить уже совершенные ошибки, как правило, очень сложно, а порой – увы! – невозможно.
Но оказывается, не все потеряно! Мне недавно рассказали об одном парижском пластическом хирурге, который прекрасно исправляет ошибки других «специалистов». Но, поскольку представление о «прекрасном» у каждого свое, я договорилась с ним о личной встрече.
Мне, с присущим мне перфекционизмом, очень трудно угодить. И уж совсем непросто найти людей, профессиональный уровень которых отвечал бы всем моим критериям, особенно когда речь идет о красоте и здоровье моих клиентов. Да и «любовь с первого взгляда» со мной случается крайне редко. Но в этот раз, как говорят французы, меня «поразило молнией» (le coup de foudre) ровно через 5 минут общения. Меня буквально заворожили харизма и профессионализм моего собеседника.
Передо мной был человек, виртуозно владеющий своим ремеслом, влюбленный в свою профессию. Я слушала его, смотрела, удивлялась, задавала вопросы, восхищалась… Какое это удивительное чувство – быть с другим человеком на одной волне! Видеть, что твои взгляды совпадают со взглядами специалиста экстра-класса, эстета, истинного аристократа.
Наша беседа могла бы продолжаться бесконечно (а она продлилась более 3 часов), если бы я, случайно взглянув на часы, не увидела, что на семейный ужин я опоздала уже на полчаса! В итоге ужин прошел без меня... Зато теперь я точно знаю: если мне понадобится помощь пластического хирурга, – а она рано или поздно понадобится каждой из нас, – я знаю в Париже «правильный» адрес.
А самое главное, что доктор Оливье де Фраан согласился дать нам интервью, чего он не делает практически никогда! И главный интервьюер портала Paris-Chance, Светлана Киселева, как всегда, прекрасно справилась с заданием.
( Светлана Даль Фарра)
Доктор де Фраан, предлагаю начать с традиционного для интервью вопроса: почему вы решили стать врачом?
(Оливье де Фраан моментально перебивает меня) Врачом или хирургом? Это не одно и то же. Я всегда хотел стать хирургом.
С самого-самого раннего детства?
С раннего? Нет. Так случилось, что, катаясь как-то на велосипеде, я упал и распорол себе нос. Дело было в воскресенье, в Африке. У хирурга, пришедшего наложить мне швы, во рту была сигара. Он сказал мне: «Я не буду делать тебе анестезию», – а мне в тот момент было 8 лет – «потому что тебе будет больнее, чем если наложить швы сразу». И стал зашивать мне рану, не выпуская сигары изо рта. Я как завороженный смотрел на горящий кончик сигары и при этом думал: «Сейчас с сигары упадет пепел, попадет мне в кровь, и я умру». Мне было больно, но я сидел, не шевелясь, пока он не наложил мне 4-5 швов. Пепел так и не упал. Я вышел и сказал, ожидавшим меня родителям: «Он – Бог! Я хочу стать хирургом». Настолько сильное впечатление произвел на меня этот человек.
Наверное, в жизни каждого случается толчок, который заставляет человека понять, чему он хочет свою жизнь посвятить.
А ваша семья, как я слышала, связана скорее с миром моды?
В определенном роде – да, так как нам принадлежали мануфактуры по производству тканей для дома Dior и других модных домов. А знаете, это забавно, я раньше не задумывался: моя семья занимается текстильным производством, и я всю жизнь тоже работаю с тканями. Только с живыми. (смеется)
Соприкосновение с модой повлияло как-то на вас с эстетической точки зрения?
Мир Dior в то время был миром роскошных, расшитых цветами тканей и элегантных женщин. Моя семья всегда была в курсе модных тенденций. Мои родственницы и, в первую очередь, моя мать всегда были хорошо одеты. Думаю, это привило мне чувство прекрасного, любовь к красивым, элегантным женщинам, на которых я смотрел зачарованно.
У вашей фамилии есть приставка «де», думаю, нашим читателям будет интересен этот факт...
Да, моя семья принадлежит к бельгийским аристократам. У нас и сейчас есть семейный замок в Бельгии.
Но это раньше в среде аристократов было не принято работать. С тех пор времена изменились: в моей семье, во всяком случае, все работали. Тем не менее, что-то осталось. В частности, этот замок, где мы собираемся всей семьей, куда приезжают мои дети... Такой вот своеобразный контраст.
Когда вы приняли решение стать хирургом, вы уже думали о пластической хирургии?
Нет. Начинал я свою карьеру в нейрохирургии. И поначалу считал, что именно в этой области хирургии можно добиться результатов, которые приносят удовлетворение. А на деле мне пришлось работать в отделении, куда попадали люди после несчастных случаев, крупных аварий, больные с опухолями. И результаты порой сильно разочаровывали. Например, после удаления опухоли мозга у пациента оставались необратимые последствия: он переставал узнавать близких ему людей, не мог говорить или нормально двигаться. Такое происходит и сегодня, а уж 20 лет назад... Так что, с одной стороны, эта область медицины была мне очень интересна, а с другой – приносила много разочарований.
Поэтому я заинтересовался пластической хирургией. Здесь результат должен быть не только отличным на все 100%, но еще и видимым. Именно эта задача – получить видимый результат – меня и привлекла. Если все правильно взвесить до начала операции, то результат всегда будет прекрасным и очевидным.
Так, в итоге, он виден или все же НЕ виден? (Не могу удержаться от провокационного вопроса)
Вы правы, в пластической хирургии прекрасный результат – это именно такой результат, которого не замечаешь. Когда, глядя на человека, невозможно заподозрить, что он перенес пластическую операцию. Результат должен быть максимально естественным. Это очень важно. Даже если, становясь старше, человек – будь то мужчина или женщина – хочет выглядеть моложе своих лет, он должен, тем не менее, в полной мере оставаться собой. Это его самобытность, его генетика, его наследство. Моя задача состоит не в том, чтобы переделывать людей, – такой результат я не назвал бы хорошим.
Я ставлю себе другую цель: после пластической операции моя пациентка – будь то манекенщица, актриса или самая обычная женщина – должна слышать от окружающих комплименты о том, как она похорошела, какой выглядит отдохнувшей и посвежевшей. Но никто не должен догадаться об истинных причинах этого преображения и сказать: «Она сделала подтяжку лица! Это великолепно!» Я считаю, что хороший результат должен привести к реальному улучшению, но при этом не бросаться в глаза.
Кстати, наша память имеет свойство забывать лица, причем очень быстро. Мои пациентки, которым я сделал, например лифтинг, через два месяца после операции говорят мне: «Мне никто больше не делает комплиментов. Вы уверены, что сделали достаточно?» Тогда я показываю им их собственные фотографии, сделанные до операции, и они не могут прийти в себя от удивления, – так велика разница. Но они о ней уже забыли. Потому что сохранили все свои характерные черты. А вот если бы я радикально их преобразил, они стали бы кем-то другим и видели бы это каждый день. Хорошо, что есть фотографии. Люди забывают, какими они были до операции, если результат максимально естественен.
К слову, в сознании многих людей слово «лифтинг» вызывает в памяти лица известных людей, в частности, актрис прошлых лет, желавших любой ценой сохранить молодость, а в результате напрочь лишившихся мимики...
В моей профессии результат, который все видят и о котором говорят: «Какой ужас» – всегда плохой результат. Но есть и другие, незаметные потому, что никто даже не догадывается, что тот или иной человек сделал пластическую операцию. Вот эти результаты – хорошие. Есть множество женщин лет 50, которые прекрасно выглядят, но никто даже не подозревает, что им была сделана пластическая операция, настолько естественен результат. Хороших результатов никто не видит, видят только плохие.
Вы стремитесь именно к таким результатам?
Я стремлюсь к максимальной естественности.
Знаете, в любом человеческом лице всегда есть какое-то несовершенство: нос чуть неправильный, глаза чуть широко поставлены, губы чуть тонковаты... Но все вместе создает некую магию. И если исправить что-то одно, магия может исчезнуть.
Однажды я читал лекцию перед хирургами. Вначале я показал им фотографию носа и спросил: «Что бы вы здесь сделали?» Каждый стал говорить, что сделал бы то-то и то-то. Потом я показал глаза, которые были чуть великоваты, чуть широко посажены. Потом показал рот... И каждый раз все говорили мне, что нужно исправить. А потом я показал им фото целиком: это было фото Софи Лорен в 20 лет. Вывод: бывают черты, несовершенные по отдельности, но гармоничные в своем единстве. И в этом случае ничего не нужно оперировать. Подлинная красота не обязана соответствовать критериям глянца.
В нашу первую встречу вы показали нам несколько фотографий, от которых родилось ощущение, что вы волшебник и все можете. Вы действительно можете все? И за все беретесь?
Ни в коем случае. Если не принимать в расчет инъекции, которые я тоже делаю, то из четырех пациентов, обратившихся ко мне по поводу пластической операции, я оперирую одного, не больше. Второму я откажу, потому что ему еще рано и пока не нужно. Третьему – потому что то, чего он хочет, не сделает его краше и хирургия ему не показана, даже если он сам уверен в обратном. Если я не согласен с пациентом, то мне не стоит браться за операцию. И, наконец, четвертым будет тот, кто уже сделал много всевозможных операций и хочет еще одну. Но наше лицо, тело – они как земля, им нужно давать отдых, как это делают крестьяне, оставляющие землю под паром.
Нужно уметь сказать «нет». Иногда очень красивые женщины приходят с просьбой прооперировать их или посоветовать, что нужно сделать. При этом они великолепны, просто сами об этом не знают. Или не чувствуют в себе уверенности: то ли жизнь им этой уверенности не дает, то ли находящийся рядом мужчина... Им достаточно просто сказать: «Все что требуется, это сменить освещение. А вот операцию делать не надо».
Порой на меня оказывают настоящее давление. Но нужно уметь отказывать. Просто не стоит говорить: «Нет. До свидания». Нужно объяснять.
То есть вы стремитесь к тому, чтобы пациент принял вашу точку зрения?
Не совсем. Мне случалось говорить «нет» вначале. Например, одной актрисе, – я считал, что она слишком молода. Ей был 41 год, и она хотела небольшую подтяжку. Она была восхитительна. Ну, может, кожа чуть только начала терять эластичность. Но в целом я считал, что ей еще рано. Она была прекрасна, ее фильмы смотрело множество людей. Дело было 10 назад. Я отказал. Но она пришла ко мне снова, с компьютером, и показала кадры из своих фильмов. И, действительно, при определенных планах, например, когда она наклонялась, было видно, что овал лица уже начинал слегка расплываться. Она сказала: «Это для меня не годится! Не будь я актрисой, тогда другое дело. Но при моей профессии я не могу себе этого позволить». В результате я ее прооперировал. Потому что услышал убедительные доводы и увидел ее в ситуациях за рамками моего кабинета.
Я не стремлюсь во что бы то ни стало навязать свою точку зрения. Ведь то, что красиво для меня, не обязательно красиво в глазах другого человека. Я – не профессор красоты, которому одному известна истина. Однако у меня есть опыт, есть чувство прекрасного, без привязки к хирургии. Оно либо есть, либо нет. Вы просто чувствуете определенные вещи. Это своего рода инстинкт.
Кто ваши пациенты?
Ага! (доктор смеется) Скажем так: среди моих пациентов много красивых людей, тех, для кого красота – профессия. Это люди из мира моды, манекенщицы, актрисы... Однако есть и обычные люди, которые при этом нередко тоже красивы. Спросите, зачем им тогда мои услуги? Во-первых, затем, что можно быть красивым, но иметь недостаток, который нужно исправить, потому что он с юных лет отравляет вам жизнь. И, во-вторых, когда человек красив, он хочет таким и оставаться.
К красивым людям в пластической хирургии нужен особый подход. Такие люди очень сильно рискуют. Они уже красивы и хотят продолжать быть красивыми. А иногда красота – это еще и источник их заработка.
Среди моих пациентов 50% красивых людей. Что может показаться странным. Во Франции об этом не принято говорить, сразу начнут возмущаться: «А как же некрасивые? Бедные?» Тем не менее, это правда.
Ко мне приезжают посетители из разных стран. Потому что красивые люди боятся операции: она может оказаться неудачной, а им есть что терять. Поэтому они ищут такого хирурга, который поможет им сохранить красоту.
Вас не смущает, что вы при этом остаетесь в тени? Или вы воспринимаете это как своего рода вызов: сделать работу так, чтобы ее не было видно?
Нет, не смущает. Я из протестантской семьи. У нас не принято выставлять свои достоинства напоказ, в почете скромность. Это первое.
Второе: во Франции врачам запрещено делать себе рекламу. Так что, если известность приходит без всяких интервью, значит, это заслуженно.
Я жалею об этом, только когда вижу фотографию человека, живущего в другой стране, которому неудачно сделали операцию. Я говорю себе: жаль, если бы я работал со средствами массовой информации, этот человек знал бы о моем существовании и не совершил бы такой глупости. Пожалуй, это единственное, что смущает.
Но вот чтобы меня узнавали где-нибудь в ресторане – это мне неинтересно. Мне не нужно, чтобы вокруг меня была шумиха. Ко мне и так приезжают отовсюду. Количество не всегда переходит в качество. Я хочу обеспечивать своим пациентам индивидуальный подход, а масс-маркет – это не мое. Я не могу оперировать по 8 человек в день. То есть, физически смог бы, конечно, но тогда не было бы индивидуального подхода.
Мне нужно иметь возможность уделить пациенту время, каждое вмешательство должно быть индивидуальным. В течение всего послеоперационного периода я контролирую состояние моих иностранных пациентов. Раньше я поручал это ассистентам, но теперь занимаюсь этим исключительно сам: пациенты уедут, и я должен за всем проследить. Это как рождение произведения искусства: проходит неделя – и вот он результат.
Каким образом пациенты о вас узнают?
Загадка. Работает феномен «сарафанного радио».
Кроме того, одна из моих пациенток, актриса Тойа Уиллкокс, написала книгу о своем лифтинге, которую прочли англичане.
(Актриса Тойа Уиллкокс)
Обычно актрисы не признаются, что делали подтяжку, но могут поделиться проверенным адресом с гримершей на случай, если кому-то понадобится.
Но ничего конкретного сказать не могу. Некоторые врачи, как правило за предлеами Франции, уделяют много внимания прессе, пиару. Обо мне тоже вышло несколько статей, после чего у меня какое-то время был большой наплыв пациентов. Но это не значит, что я сделал больше операций, чем обычно: мне важно, чтобы между мной и пациентом возник контакт, как говорится, «feeling».
Есть люди, которые хотели бы сделать операцию, но боятся. Например боли...
И очень хорошо (перебивает меня доктор). Операция – это не поход в парикмахерскую. Поэтому очень хорошо, что имеют место опасения: значит, человек обдумывает свой выбор. Это сродни заключению брака. В брак тоже лучше не бросаться сломя голову. Поэтому я считаю опасения перед операцией положительным моментом: пациенты, которые боятся, задают много вопросов, и есть возможность все подробно обсудить.
Меня больше пугают те, кто хоть завтра готов на операцию. Они приходят в понедельник, и просят назначить операцию на среду. Вот это меня скорее пугает, если, конечно, с человеком не произошло несчастного случая, аварии. Поэтому я предпочитаю пациентов, которые сначала испытывают опасения: с ними можно обо всем поговорить и вместе решить, что конкретно будем делать.
Как вы решаете, например, проблему послеоперационной боли?
А боли практически нет. Пациенты, которым я делаю, к примеру, лифтинг, принимают 2 таблетки парацетамола в день. То есть можно сказать, что им совсем не больно.
Это дело техники. Если оперировать слишком быстро, использовать травмирующие методики, тогда возникнет боль. Если же делать все с высокой точностью, правильно выбрать методику, тогда боли не будет. В какой-то момент я понял, что не считаю нормальным, чтобы пациенты испытывали сильную боль при пластическоей операции, поэтому уделил особое внимание этому моменту: изучил новые техники, инвестировал средства в самые современные инструменты.
В результате после операции на веках пациенты не испытывают боли. После подтяжки, как я уже говорил, принимают 2 таблетки парацетамола в день. После операции на груди больно бывает при определённых движениях, но современные анальгетики помогают свести неприятные ощущения к минимуму. После липосакции боль сопоставима с болью после 3 часов интенсивных занятий спортом, не более того.
Но лифтинг – процедура практически безболезненная. А уже через неделю все вообще приходит норму. Это еще не окончательный результат, но пациенты могут путешествовать, вести привычный образ жизни.
Однако страх перед операцией совершенно нормален. Если бы мне самому завтра предстояло перенести операцию самому, я бы боялся. И даже больше, чем обычный человек: как хирург, я могу представить себе все, что только может пойти не так. Страх – нормальное человеческое чувство.
Вы оперируете только женщин? Или мужчин тоже?
И тех, и других: примерно 80% моих пациентов – женщины, остальные 20% – мужчины. Это высокий показатель. Мужчины часто обращаются по поводу операций на веках, лифтинга, липосакции живота. И пациенты-мужчины намного больше женщин боятся, чтобы окружающие заметили в их внешности, так сказать, «руку» пластического хирурга. Мужчина с явными признаками пластической операции выглядит странно, поэтому представители сильного пола особенно беспокоятся о том, чтобы результат выглядел естественно. Например, политики, ни в коем случае не хотят, чтобы следы проведенной операции были хоть немного заметны.
Есть разница в подходе к пластической хирургии со стороны женщин и мужчин?
Конечно. Женщины намного больше в курсе всего, что происходит в этой области, всех последних методик. И женщины намного меньше боятся предстоящей операцией. Мужской страх на порядок сильнее.
К примеру, мне случалось оперировать супружеские пары: мужа и жену, причем в один день. Не могу сказать, что это массовое явление, но такое бывало не раз и не два. И я заметил, что мужчину всегда нужно оперировать первым, потому что если сделать наоборот, то он сначала будет переживать за жену, потом со страхом ожидать собственной операции, а когда придет время ложиться на операционный стол, будет ни жив, ни мертв от страха.
А мужчины не стесняются обращаться к тому же хирургу, который оперировал жену?
Абсолютно нет. И я вижу в этом, в первую очередь, доверие ко мне как к хирургу. Кроме того, я нахожу прекрасным, что супруги вместе проходят такой этап в жизни. Возможно, они опасаются, что один из них резко помолодеет по сравнению с другим (смеется). Но мне это кажется трогательным.
К вам приезжают пациенты со всего мира?
Больше половины моих пациентов приезжают из других стран. Много русских, или, точнее, жителей Восточной Европы. Много людей из Казахстана, вообще из всех стран, где у народа повысилось благосостояние. Сегодня тот, кто хочет сделать себе пластическую операцию, готов ехать хоть на край света, чтобы выбрать хорошего специалиста, отвечающего всем требованиям. Если уж на отдых ездят за тридевять земель... Главное, чтобы средства позволяли.
И вы считаете, что можете дать пациентам то...
…чего не сможет дать другой врач? (Заканчивает мою фразу доктор де Фраан) Этот вопрос нужно задать не мне. Мне об этом ничего не известно. Но, по-видимому, мои пациенты так считают. Это как в искусстве: художник может рисовать фантастически, но все равно кому-то не нравиться. Это ведь еще и дело вкуса. Кто-то предпочитает более ощутимые результаты и обратится скорее к хирургу, работа которого будет видна на расстоянии: например, огромная грудь, перетянутое лицо... Все дело вкуса.
Но все же вы полагаете, что можете дать что-то особенное?
Очень на это надеюсь. В первую очередь, в диагностике. В умении чувствовать дарованную природой красоту. В расчёте рисков. В том, что я часто говорю «нет». И высокая цена не заставит меня изменить решение: я никогда не возьмусь за то, чего не чувствую. Еще в точности, в высоком качестве результата. Всех моих результатов. Потому что любой врач может предъявить пару-тройку великолепных результатов. Но хороший хирург должен демонстрировать стабильно хорошие результаты.
Еще в индивидуальном подходе. В уровне сервиса для иностранных пациентов. Я буквально ношусь с ними всю неделю: не просто вижусь с ними в день операции, а потом через неделю, – я каждый день их навещаю. Это внушает им доверие. Если кто-то приезжает в Париж на неделю ради операции, скажем, из России, все должно быть организовано безупречно. Ведь человек приехал ко мне с другого конца света.
И если бы я не думал, что даю нечто большее, то перестал бы этим заниматься. Мне стало бы неинтересно делать то, что я делаю. При этом я не повторяю себе ежеминутно: «Я самый великий». Однако в операционной необходимо верить в себя на все сто, иначе вообще не стоит браться за операцию. Но после операции надо уметь спуститься на землю.
А еще нужно обладать долей везения. Результат создаете вы, когда ставите правильный диагноз и выбираете правильную методику – то, что нужно именно этому пациенту. Клиника, в которой проводится операция, должна быть на высоте. Но когда операция окончена, очень многое зависит от того, как идет заживление тканей, рубцевание. Вот тут-то не помешает иметь чуточку везения.
Все предусмотреть невозможно?
Во всем есть доля непредсказуемости. И нужно быть готовым встретиться с неожиданностями, справиться с ними, устранить осложнения, которые от вас совершенно не зависят.
Что-то зависит от особенностей организма пациента: например, у кого-то плохо идет процесс рубцевания тканей, и это невозможно знать заранее. Это выясняется уже в процессе, и с этим нужно справиться.
Таков весь послеоперационный период, от которого на 15% зависит общий результат.
У вас бывало такое, что результат не отвечал ожиданиям?
Нет, такого не было. Но мне приходилось сталкиваться со всеми мыслимыми и немыслимыми осложнениями. Со всеми! Не бывает в жизни хирурга, чтобы ему всегда удавалось избегать осложнений. Рано или поздно что-нибудь случится. Что-то от вас зависит, что-то – нет, но и в том, и в другом случае вы обязаны с этим справиться. Все проблемы нужно решить, и это самое главное. У одного пациента неожиданно может начаться инфекция, и ее надо побороть. У другого медленно пойдет процесс заживления, и тут нужно наблюдать, принимать меры. Поэтому послеоперационный период так важен.
Нашим читателям было бы интересно узнать, есть ли различия между русскими женщинами и, например, американками, француженками?
Если говорить именно о канонах красоты, то они практически одни и те же повсюду, поскольку средства массовой информации, которые их диктуют, присутствуют по всему миру. Топ-модели, знаменитые в Штатах, знамениты также в России и в Китае. Эффект мондиализации. Но личность женщины, ее желания, то, как она переживает те или иные вещи – это разнится от страны к стране.
Для русской женщины важно быть красивой, для нее важно ее тело, она по-настоящему следит за собой. Например, если русская женщина, набравшая лишний вес, решает прибегнуть к липосакции, это означает, что она уже начала за собой следить, за тем, что она ест, пьет, начала заниматься спортом, но не добилась желаемого результата. Западные женщины порой ничего не делают, до того как прийти ко мне: едят, пьют как обычно, спортом не занимаются и просят сделать им липосакцию. А через год могут прийти снова, потому что будут продолжать вести прежний образ жизни и все вернется. А русская женщина сделает все, чтобы сохранить результат.
Я вовсе не предлагаю сидеть на воде и сухарях, – это было бы слишком грустно. Я живу в стране, где любят хорошее вино, изысканную кухню. Но если чувствуешь, что переборщил с удовольствиями, нужно какое-то время за собой последить, – это очень важно. У русской женщины красота заложена генетически: у нее высокие скулы, ясные глаза, – это особый тип красоты. И она дорожит своей красотой, поддерживает ее, – ей это присуще в большей степени, чем женщинам других национальностей.
Но русская женщина всегда хочет большего: будучи красивой от природы, она хочет быть еще красивее, – это очень по-русски.
Вы считаете, что пластическая хирургия действительно способна изменить жизнь человека? Она и правда способна решить все проблемы?
Если у человека есть физический недостаток, годами причиняющий ему неудобства, то после операции для него жизнь изменится. Но речь идет о настоящих физических недостатках: например, кривой нос, или огромная, непропорциональная грудь. Изменится ли жизнь тех, у кого нет таких проблем? Нет, хирургия не изменит их жизнь радикально. Но вполне вероятно, что они станут счастливее. А вот вернуть ушедшего мужчину пластическая хирургия не поможет. Никогда. Но она способна улучшить вашу жизнь. Ее не зря называют порой хирургией счастья.
Например, есть возрастная хирургия. Есть женщины, которые в молодости были очень красивы, но очень плохо стареют. И когда во время операции вы возвращаете им их красоту, и при этом все выглядит естественно, это дает им реальное ощущение счастья. У меня есть письма от благодарных пациентов. Я не изменил их жизнь радикально, но она стала значительно лучше.
В моей практике был случай, когда ко мне обратилась женщина, которую я оказывался оперировать из-за ее возраста. Она потеряла мужа, который был ее единственным мужчиной и с которым они прожили вместе 52 года. Он умер от тяжелейшего рака, и в течение года до его смерти она ухаживала за ним днем и ночью. У них не было детей и практически не было родственников. Когда он умер, жизнь для нее закончилась. И у нее был выбор: либо последовать за ним, либо совершить какой-то безумный поступок. Тогда она собралась и приехала в Париж ко мне. Она трижды приходила ко мне, и трижды я отказывался ее оперировать: ей было, если память мне не изменяет, 75 лет. Для меня это было немыслимо – она была старше моей матери! Но она пришла в четвертый раз на той же неделе. При этом она не производила впечатления выжившей из ума старухи. И тогда, чтобы снять с себя ответственность, я сказал ей: «Послушайте, я не хочу рисковать. Поэтому вам нужно сходить на консультацию к моему анестезиологу: если он даст добро, я сделаю вам операцию». Тем временем я собирался ему позвонить и предупредить, что ни о какой операции речь идти не может, слишком большой возраст, поэтому ей нужно отказать. Но так случилось, что в тот день у меня было много работы, и я забыл о своем намерении. И анестезиолог сам мне позвонил: «Слушай, твоя бабулька нас всех переживет! Никаких проблем и препятствий с моей стороны нет». Мне ничего не оставалась, как сделать ей операцию.
И все прошло удачно.
Вот такие были в моей практике случаи.
В заключение, доктор де Фраан, что бы вы хотели сказать нашим читателям?
В первую очередь, я хотел бы предупредить их. Сегодня существует огромное число разнообразных способов омоложения: инъекции, лазер и другие нехирургические методики. Они кажутся проще, легче: на них нужно меньше времени, нет необходимости прибегать к наркозу, да и стоят они дешевле. И женщины часто отдают предпочтение этим «щадящим», методам, чтобы избежать операции. Что вполне естественно. Однако, у этого явления есть оборотная сторона: когда мы наблюдаем их «передозировку», то ни о какой красоте речи уже быть не может. В результате эти женщины приходят к хирургу с просьбой сделать их такими, как раньше. Так что, какой бы щадящей ни была методика, а все должно делаться качественно и в меру.
Сами по себе инъекции – замечательное средство, я тоже их практикую. А вот результат чрезмерного использования «мягких» методик может оказаться «жестким». Мне часто говорят: «Посмотрите на ту или иную актрису, это же просто ужас – эта пластическая хирургия!» Так вот, это не хирургия, это результат передозировки «мягких» методов. Я могу показать вам десятки фотографий, и вы убедитесь, насколько результат хирургии может быть естественным. Об этом всегда нужно помнить и заранее все хорошо взвесить.
И вот на что я еще хотел бы обратить особое внимание: не нужно во что бы то ни стало стараться слишком омолодиться. Ведь если, «помолодев» на 20 лет, вы получите застывшую маску вместо лица, это не будет красиво. Помолодеть само по себе ничего не значит. Мне часто приходится видеть женщин, которые гораздо красивее в 45 лет, чем были в 20. Да, они постарели, но стали намного красивее. Они лучше выглядят, потому что больше следят за собой, уделяют себе больше времени. Не нужно думать, что нужно непременно помолодеть. Помолодеть – просто: здесь все утянем, здесь округлим, и вы будете выглядеть на 15 лет моложе. Но в итоге вы можете лишиться своей индивидуальной красоты, своей экспрессии, своего очарования! Вместо того чтобы стараться помолодеть, лучше посвежеть, хорошо выглядеть, разгладить немного морщины. Это не одно и то же. Иметь пару морщин не страшно, а вот если их нет совсем, то это выглядит очень странно. Нужно стремиться к естественности.
Вот те две вещи, которые я хотел бы сказать в заключение. Для тех женщин, которым посчастливилось родиться красивыми, красота – это настоящий капитал, которым нужно грамотно и очень осторожно распоряжаться.
интервью: Светлана Кисилева